The Snake People, continued...Astika the brahman boy.

नारायणं नमस्कृत्य नरं चैव नरोत्तमम्

 देवीं सरस्वतीं चैव ततो जयम् उदीरयेत्

Churning the Ocean of Milk by gods and demons

महाभरत

Mahābharata

As retold by

Michael Dolan, B.V. Mahāyogi

Jaratkaru continued her story...

“What do I have to do with this curse?”

“When the time of Janamejaya approached the snakes held a convention. It was decided that I would marry a brahman and raise a child who could stop the sacrifice.”

“How can you stop the sacrifice?”

Janamejaya is kind to brahmanas. If a brahman asks him for a boon he will be forced to stop the sacrifice. You are the only brahman who will ask this boon. No other brahman will support ending the snake sacrifice. I was married to your father Jaratkaru with this purpose in mind. You have been raised as a perfect and honest brahmana. But remember, you are the son of a Naga-born snake-woman. And your uncle is the great Vasuki. Even now, Vasuki is feeling the pangs of fire as the sacred mantras are drawing him towards the sacrifice of Janamejaya.

ASTIKA AND THE SNAKE SACRIFICE

After hearing this story, Astika acknowledged his mother’s request. He said, “As you wish mother. I shall protect you.” After this he went to Vasuki and told him, “O king of snakes! Be at peace. I shall ask Janamejaya for the boon and free all snakes  from the curse. I have never told a lie. Not even in jest.  I shall gratify king Janmayjay with my sweet words and he will stop this terrrible sacrifice. Uncle! Have faith in me.”

            Having thus assured that prince of snakes Vasuki, Astik set off to free snakes from the curse. When he reached the holy place where the sacrifice was being conducted he was stopped by the guards. The gatekeeper prevented him entering. But the young Astika was sweet and charming. He began to sing prayers of worship to the king and pleaded with him to allow entry to the sacrifice. And when the king heard him, he gave him permission to enter.

Snake Sacrifice of Janamejaya

Once he had entered the sacrificial arena, he began to sing praise to the nobility of Janamejaya and honored the rittviks, the sacrificial priests, and the sacred fire. That young and charming boy sang praises in honour of all the gods and all the learned scholars gathered there. This impressed the sages and scholars, winning the hearts and minds of all present.

Finally, the noble Janamejaya beholding the signs and indications there, said, “He is but a child, but he speaks like a wise old man. While he is young in face, he is wise in years. .I am very pleased with this child and wish to grant him a boon. I ask permission from the brahmanas present to pause this sacrifice in just a moment to grant him a boon. May I have your permission? ”  

And all those present agreed. Janamejaya said, “Only allow my priest here to finish the ceremony. At this time he is summoning Takshaka, the prince of snakes, my greatest enemy. But as soon as this ceremony has concluded we shall grant you a boon fortwith. And now, my priests, please do the needful to conclude the ceremony.”



            The sages replied, “We can understand from the god of fire, Agni, that Takshaka has taken shelter of the rain-god Indra. As long as he has sanctuary with the rain-god, we cannot call him down from the clouds.”

 “Try harder,” said the King.

The brahmanas again intoned their mantras.  But as they cast their glance into the heavens they could see that Takshaka had indeed taken shelter of Indra and that the raingod himself was giving him shelter.

 Enraged,  Janmayjay said, “So be it. With the power of the mantras from the snake sacrifice, you must now perform a ritual that that will call Indra himself as the refuge of snakes: he too will be dragged down and burned by this fire along with his friend, the serpent-king Takshak.”

Now the sky became brilliant as if with fire and everyone saw Takshaka, king of vipes, great enemy of Janamejaya holding  Indra the rain-god, his protector in the sky. And upon seeing the assembled brahmanas gathered there and intoning his name as the keeper of snakes, Indra himself was terrified. Seeing the powerful sacrifice and the huge fire with the river of reptilian fat running through the earth, Indra said,  “My friend, Takshaka. I can no longer protect you. Your fate is in the hands of the brahmanas.” and with this he disappeared, abandoning Takshaka.

 At this, Takshak himself became afraid for his life. As he had left the protection of the god of clouds, he lost consciousness and began to fall slowly through the clouds. From on high he fell, gradually closer to the fire.

            And seeing Takshaka falling from on high, the assembled brahmanas then told the king, “O king! Your task is near completion. Takshaka is falling into the fire. Your goal is met. Now, you may grant a boon to the brahmana boy.”

Astika sang the praises of the gods...

             Overjoyed with the prospect of his sacrifice reaching its conclusion the great Janamejaya felt victorious and said, “O brahmana boy! Allow me to grant you a boon. As you are a charming and learned scholar, wise beyond your years. Ask and you shall have your wish. I shall make your dreams come true. Tell me, what would you like? A cow? Gold? Tell me. I have won the battle with Takshaka and would give you whatever you like for good luck.”

Teenage Wasteland III

Teenage wasteland, continued...

It was hard to believe anyone could live in that barren, moonlike landscape. As darkness fell and the canopy of stars illuminated the heavens, Arthur pulled out his harmonica and began his dirge. We reached a turnoff onto a dirt road. We left the main highway and entered the dirt road that would lead us to the mountains.  The prophet gunned the big engine of the Chevy and we bumped up and down.



The road was edged with the spiky green cactus known as maguey, used by local farmers to make their bootleg mescal drink. Now, in the dark, the cactus looked like shards of obsidian, black volcanic glass. The moon rose red, over the hills of Caborca in the distance. I could make out the lights of a distance ranch house. We crawled over the dirt road and the lights grew closer.
It was a one-story brick house. There was a car-port with a palm roof over an ancient pickup truck. A man appeared in the doorway, backlit with the halo of a kerosene lantern. We had arrived.

Nacho the Prophet turned off the engine. He got out, grabbed his guitar case out of the back seat and walked around and opened the trunk. Arturo and I got out. He was carrying his knapsack with a bedroll, an old Mexican blanket. The man in the doorway didn't move, as if he were deciding whether he should  shoot us or say hello. A grisly black dog appeared, snarling and barking. He looked mean.

As the Prophet locked his guitar in the trunk, the Brujo said something calming to the dog, who wandered back off into the desert looking for a lost bone. Arthur and Nacho and the Brujo embraced like long-lost friends and said a few words in Spanish.

I stood quietly, watching. The Brujo paid no attention to me. He was short and brown, wore a t-shirt bluejeans, and heavy sandals, with rubber soles made from truck tires. Finally the trio turned.  They had finished exchanging pleasantries. The Brujo looked at me and smiled a broad smile. He was missing his two front teeth. He said something in Spanish and they all laughed.

"Wait here," said the Prophet. They went into the house to talk for a while. I stood around looking at the night sky.  A hot wind blew dust. It was dead quiet. The moon was higher now. I could see that the flat land around the house led to some mountains in the distance. An irrigation ditch ran to a little cornfield.  I could smell tortillas and the pungent odor of chilies. A few minutes later they came out of the house, Arturo, Nacho, and the Brujo. The Brujo was carrying a big glass jar. They stopped for a moment and put the glass jar and some other things in a small canvas knapsack. The Prophet carried another knapsack.

"Come on, kid," said Arturo, grabbing my arm. We walked around the corner of the little house, towards the hills. The men were serious now. After a minute, the flat land around the house became a trail through chickweed and stumpy cactus. A group of coyotes howled, yip yip yip, in the distance and the dog started barking like crazy near the house. We kept walking towards the black shadow of  the volcanic mountain that cut off the light from the stars. I wiped the sweat from my forehead with an old red bandana that Tasha Vandenburg had given me as a going away present.

We reached an area with rock outcroppings not far from the base of a hilly section leading to the mountain. "We're getting close," said the Prophet."That mountain there is called, 'El Cerro de la Virgen,' the Virgin's Mountain. But this place here is on the other side of the mountain. It is considered to be the 'ombligo' the belly-button of the universe. It is a good place to do what we need to do."

The Brujo and Arturo set down their knapsacks by some rocks. I sat down on a rock. The Prophet offered me some water from his canteen. I took off my shoes. My feet burned. The earthy was sandy and cool. The Brujo and Arturo found some dry mesquite wood and gathered it up. Pretty soon they had a fire going. Now the desert had lost its heat. The wind blew cold.

We sat in a circle around the fire. The Brujo took the glass jar from his knapsack. It shined in the moonlight. He said some prayers over it in a language I couldn't understand. I'm sure it wasn't Spanish. He pulled a big piece of dried cactus out of the jar and handed it to Arturo.

Sometimes he called himself Arthur and sometimes it was Arturo. Now he was Arturo. I asked him later where he was from and said, "Everywhere, nowhere. I am from a country called happiness in the land of peace." He moved back and forth across the Mexican border. I think he was from an old tribe that once inhabited this area but had moved on. He was perfectly at home here. He took the cactus from the Brujo's hand and held it up to the moonlight. He smiled. Removing the big knife from his side-bag he divided the cactus, cutting it into small pieces on a rock.

"We leave it in the moonlight now," said the Prophet. He reached into the pocket of the old green army jacket he wore and pulled out a small plastic bag. From another pocket he produced cigarrette papers. Resting the bag on a rock, he sat crosslegged and quickly rolled some cigarettes with the herbs in the bag. "Now, we smoke," he said.

He lit the cigarette and, putting it to his lips, inhaled deeply. He coughed a bit and took another drag. He passed it to the Brujo, and the medicine man also took a deep drag. The coyotes yipped again. They sounded closer. As Arturo toked off the joint, the Prophet rolled another one. Arturo passed the cigarette to me.

"Go ahead, son," said the prophet. "You're a man now."

Мексика

Отрочество и экзистенциальная пустота II: «Пророк», Мексика и волшебные кактусы

14 июня 2015

Зимой 1969 мы выехали из Лос-Анджелеса в Тихуану. Я ехал с «El Profeta» на переднем сиденье в зелёном, яблочного цвета шевроле 1958 года выпуска. Мои братья Жан-Пьер и Филон ехали с моей мамой в красном микроавтобусе Крайслер.

Моя мать покончила с жизнью «домохозяйки из пригорода». С тех пор, как она развелась с отцом, мама чем только не занималась; наконец, нашлась работа ей по нраву: она стала администратором Carter Gallery на La Cienaga Boulevard. В те дни то было самое сердце богемно-артистической тусовки. Мама и сама увлеклась живописью, и её работы были тепло приняты знатоками.

Но.. когда она встретила «Пророка», то поняла, что это – настоящее чувство, подлинная любовь.

Мы решили расстаться со всем ради новой жизни в Мексике. Мама продала дом, распродала мебель, отдала кому-то мою коллекцию комиксов с «первоначальным» Человеком-пауком и Мстителем, и наконец-то рассадила нас всех по машинам. Мы держали путь в Пуэрто-Вальярта. «Эль Профета» собирался играть на гитаре, а мама – рисовать на морском берегу. Мы грезили маленьким раем для всей семьи.

Road to San Diego

Настоящее имя Эль Профеты было Начо. Он был талантливым певцом и виртуозным джазовым гитаристом. Он намеревался совершить революцию в музыке, мечтая вернуться к истокам мексиканской музыки – болеро – и навсегда изгнать стиль чунка-чунка. В Тихуане он стал лауреатом местного песенного конкурса.

Благодаря связям, которыми мама обзавелась в ту пору, когда работала в галерее, в Пуэрто-Вальярта Начо стал звездой. Они совместно открыли клуб. Мама, как и хотела, рисовала на морском берегу психоделические пейзажи, а отчим пленял аудиторию своим посланием мира и любви.

Однако я забегаю вперёд. По дороге в Тихуану произошли разные события, рассказ об одном из них – ниже.

..Сан-Диего остался позади… вскоре мы оказались на мексиканской границе.

Tijuana, Mexico, 1970

..и пересекли её в районе Тихуаны. Я был в смятении. Никогда в жизни я не чуял такой вони. Картонные дома-коробки, обитатели которых, дети в лохмотьях, клянчили песо Фанерные лачуги без водопровода, но с частоколом ТВ-антенн. Повсюду были мариачи (мексиканские музыканты – прим. пер.), ослы, раскрашенные под зебр, живые секс-шоу и четырнадцатилетние шлюшки в мини-юбках, торгующие своими прелестями вместе со старыми жирными блядьми.

Tijuana, Cardboad City, 1970s

Уличные сальные жаровни источали едкие ароматы свинины и курятины в смеси с луком, чесноком и чили. Вездесущий запах маисовых лепёшек… А машины были из прошлого века: старые побитые драндулеты, смог от которых заполнял улицы. Оглушительная музыка. Мы застряли в пробке. Я на всё это не подписывался. А где же пальмы?

Но уже скоро мы выбрались из пробки и двинули в сторону пустыни. Мы миновали Галехико и Мехикали и направились в сторону Соноиты по шоссе номер два.

«Пророк» Начо остановился выпить пива. Мы заправились и продолжили путь. Солнце заходило над пустыней Мохаве; в районе маленького городка Соноита в штате Сонора мы нашли дешёвый мотель, «Ацтек». На сон у нас оставалось три или четыре часа. Нам предстояло подняться на рассвете, чтобы пересечь пустыню Сонору.

В пять утра мы выехали. В чёрном небе над пустыней были видны все звёзды. Рассвет застал нас в городишке под названием Каборка, где тачали ковбойские сапоги. А ещё там был расположен пункт иммиграционного контроля. С машинами возникла заминка. В те дни ввозить в Мексику машины можно было, лишь заплатив непомерную пошлину. Мы уже находились в мексиканской глубинке, и тем самым нарушили закон. Машины были конфискованы, и начался торг.

 

Мать впала в истерику. Мы остановились в местном отеле. Пока Начо договаривался с полицией, мы с братьями лакомились тако (горячая свёрнутая маисовая лепёшка с начинкой из рубленого мяса, сыра, лука и бобов и острой подливой – прим. пер.) в заведении Дона Фелипе. Острая подлива обжигала наши кишки. В те времена в Каборке не было ничего, кроме забегаловки Дона Фелипе, отеля, заправки и таможни. Мы вернулись в отель и стали играть в баскетбол – «мячом» служили игральные карты, а «корзиной» – мусорный бак.

В конце концов, судьба нам улыбнулась. Начо дал взятку. Мать могла въехать в Мексику в качестве туристки, на своей машине, но Начо, поскольку он был мексиканским гражданином, этого сделать не позволили. Ей поставили штамп и записали зелёный кабриолет на её имя, потом поставили штамп в моих документах, а красный микроавтобус записали на моё имя. В возрасте пятнадцати лет я стал законным владельцем нашего семейного автомобиля.

Солнце уже село, и ночь застала нас в Каборке.

Но у Начо были свои планы. «Пророк», как он сам себя именовал, приписывал свой пророческий статус неким экспериментам с состояниями расширенного сознания. Он был не только гитаристом-певцом-поэтом-песенником, но и философом-визионером.

Своим мировосприятием он делился со всеми желавшими его слушать. Играл ли он на гитаре или развлекал гостей, он также неизменно вёл витиеватые речи о природе мироздания и нашей нужде в духовном мире. Он рассказывал об учении Иисуса и достоинстве материальной нищеты. По его словам, истинные последователи Иисуса должны стремиться к вечному братству, а музыка – это универсальный язык мира. Каборка идеально подходила ему в его ипостаси глашатая истины и искателя откровений.

Подкупив федеральную полицию, Начо выгнал нас из конфискованной машины, улыбаясь, словно тигр. Он заверил нас в том, что ситуация под контролем. По его словам, мы могли беспрепятственно ехать на юг. Больше того, заявил Начо, он договорился с местным знахарем о духовном ретрите. В Мексике существуют колдуны, именуемые «брухо» или «курандеро». К вящему сожалению мамы, в сеансе могли участвовать исключительно мужчины. А братья были слишком малы. Но я-то уже был мужчиной – целых пятнадцать лет. Разве не на моё имя записали автомобиль? Начо рассмеялся.

По возвращении в мотель, Начо дал матери указания. Он сказал, что мы вернёмся утром, отдал ей свой золотой крест и попросил записать номер телефона в Мехико-сити – на тот случай, если что-то случится… Ей всё это не слишком нравилось, но он объяснил, что должен следовать своему духовному пути. Больше того, говорил Начо, беспокоиться не о чем, ведь мы собрались в гости к одному очень серьёзному брухо, колдуну. Этот человек творил чудеса. Он мог вылечить меня от эпилепсии.

Я трепетал. «Пророк», в моих глазах, превосходил Достоевского. Он приглашал меня в мир, о котором я доселе лишь читал в книгах. Мы уселись в наш зелёный шевроле-кабриолет, гитара лежала на заднем сиденье. Начо повернул ключ зажигания, и мы поехали в бар под названием «El Caballo Blanco». Рядом с баром нас поджидал высокий крепкий индеец с орлиным носом и длинными чёрными волосами. На нём были ковбойский сапоги и кожаный жилет. Голову украшала шляпа с пером. Индеец сказал, что его зовут Артур. Мы обменялись рукопожатиями. У него были сильные руки, жёсткие ладони и широкая улыбка. Он сел впереди, а я устроился на заднем сиденье. Я задавался вопросом, был ли этот Артур тем самым индейцем-колдуном.

Начо завёл мотор. Мы выехали на ночные просторы. Они о чём-то оживлённо говорили по-испански. Артур полез в свою сумку и извлёк из неё большой нож. Лезвие сверкнуло в лучах лунного света. Мужчины засмеялись. Машина мчалась по шоссе, в свете фар стали видны ряды кактусов. Артур снова полез в сумку, на этот раз он достал яблоко. Он отрезал большой кусок и протянул его мне на кончике ножа.

«Ты знаешь, куда мы едем, малыш?», – спросил он.

«В гости к знахарю?», – отвечал я вопросом.

Артур рассмеялся и покачал головой. Он взглянул на Начо, продолжая смеяться. Затем достал губную гармошку и стал играть что-то печальное и монотонное, наподобие погребальной песни или гимна индейцев отоми.

«Ты когда-нибудь пробовал пейот?», – спросил Артур.

- продолжение следует

La Historia de Shikhandi

Mahābharata

महाभरत

recontado por

Michael Dolan, B.V. Mahāyogi

y traducido en español por Teresa Loret de Mola, Tapanandini DD

La historia de Shikhandi

Yudhiṣthira estaba asombrado ante los secretos que reveló su madre. Organizó una peregrinación para asistir a los ritos funerarios de su desaparecido hermano Karna. Y cuando se hubieron llevado a cabo las ceremonias rituales apropiadas, los Pāṇḍavas se reunieron de nuevo para ir al sitio en donde Bhiṣma yacía inmóvil empalado en una cama de miles de flechas.

Bhishma en la cama de flechas

Le pidieron que continuara su narración en donde la había dejado.

Bhiṣma empezó:

“Amba había renunciado a todo y comenzó a llevar a cabo las austeridades más severas, vivía únicamente de agua fresca y aire. 

Un día, el Señor Shiva, con su tridente y a lomos de un gran toro, apareció ante ella. Él le preguntó, “¿Qué deseas de mí?” Amba, contó su historia al Señor Shiva, y dijo, “Como mujer, ya no tengo ningún deseo. Sin embargo, estoy resuelta a convertirme en hombre y vengarme de Bhiṣma yo misma.”

Finalmente, Shiva le prometió, “Lo matarás, pero no en esta vida. Haz de construir un fuego y entrar en él. En tu próxima vida recordarás todo el sufrimiento que Bhiṣma te causó y nacerás como un hombre. Serás hijo de Draupada y te convertirás en un Maharatha, un experto en las armas. Un guerrero feroz, hábil en la batalla y le provocarás la muerte a Bhiṣma.

AMBA ENTRA AL FUEGO

Con estas palabras, Shiva, desapareció de frente a ella. Amba, alentada por su promesa, y decidida a cumplir sus órdenes, construyó una gran pira funeraria a orillas del Río Yamuna.

Encendió la hoguera, observó que ardiera hasta que las flamas estuvieron calientes y altas. Calmada, con las venas llenas de agua helada de fría venganza, Amba se introdujo al corazón del fuego, gritó sus palabras finales como mujer del mundo. “¡Muerte a Bhisma!”

Y fue así que a fuerza de grandes penitencias y austeridades, y por la intercesión del Señor Shiva, Amba tomó nacimiento en una familia kshatriya como un gran guerrero.

Bhiṣma dijo, “Ahora, cuando Droṇa había vencido al Rey de Panchala con la ayuda de ustedes, sus estudiantes ayudados por Arjuna, los Pāṇḍavas y Karna y Duryodhana y sus hermanos, él estaba regocijado con la victoria.”

En ese entonces hubiera sido mejor para él matar a sus viejos amigos y tomara posesión del reino. Es cierto que Droṇa era una mezcla peculiar de cultura brahmánica y de poder kshatriya.  Al haber conquistado el reino de sus amigos, se regocijó, pero en realidad no deseaba dañar a Draupada. 

Drupada cautivo...

Todo lo que quería era que su viejo amigo le aceptara. Entonces, cuando los Pāṇḍavas trajeron a Draupada ante él, atado como prisionero, Droṇa dijo al hincado Draupada: “Ahora somos iguales. Tomo de ti la mitad del reino. Y como compartimos la misma cantidad del reino, ahora somos iguales y de acuerdo con tu lógica, podemos ser amigos.” Ahora somos verdaderamente iguales. Unamos las manos en amistad.”

Drupada juro venganza...

Luego de cortar las ataduras y liberar a Drupada, Droṇa dijo, “Seamos amigos”. Tomó su mano en señal de amistad. Drupada también extendió su mano en señal de amistad y sonrió, pero por dentro, estaba enfurecido. Tan pronto como Droṇa y los Pāṇḍavas volvieron victoriosos a Hastinapura, Drupada empezó a planear su venganza. Oró por un hijo que pudiera destruir y humillar a Droṇa. Sabía que mi caída sería la clave para destruir a Droṇa, por lo que oró por un niño que sería mi muerte. Más tarde, se convertiría en padre de los nacidos del fuego Draupadī y Dristadyummna.

“Y fue así que Drupada fue hacia su mujer y le dijo, “Oh diosa, serás bendecida. He llevado a cabo grandes penitencias, austeridades y adoración al Señor Shiva. Al final me ha dicho que tendremos un hijo, quien. Primero nacerá como una hija, pero que se convertirá en un hombre: Un gran guerrero que nos vengará al convertirse en la destrucción de Bhiṣma."

Con el paso del tiempo la mujer quedó preñada y pronto dio a luz en secreto a una niña de gran belleza, Shikhandini.

Drupada mantuvo el secreto del nacimiento de su hija y anunció a la corte del reino que su esposa, la reina había dado a luz a un niño varón. Vistió a la infanta como niño y llevó a cabo todos los rituales prescritos para un hijo varón.

Shikandini