Отрочество и экзистенциальная пустота III

Отрочество и экзистенциальная пустота III

16 июня 2015

Было трудно поверить, что кто-то может жить в этой бесплодной пустыне, с её луноподобным ландшафтом. С наступлением ночи, в свете звёздной люстры, освещающей небеса, Артур достал губную гармошку, и вновь зазвучала печальная мелодия. Мы достигли съезда на пыльную дорогу. Шоссе осталось позади. Новая дорога вела в горы. Пророк запустил большой мотор шевроле, и мы понеслись по ухабам.

На обочинах дороги торчали колючие зелёные кактусы, известные как агава. Местные крестьяне гнали из этих кактусов самогонку-мескаль (мексиканский алкогольный напиток из тёрна или агавы, не следует путать мескаль с мескалином – прим. пер.). Теперь, с приходом ночи, кактусы выглядели как куски обсидиана, чёрного вулканического стекла. Над горизонтом, над холмами Каборки вдалеке, поднялась красная луна. Я мог различить огоньки далёких ранчо. Мы медленно ехали по пыльной дороге; огни приближались.

Наконец, нашему взору предстал одноэтажный кирпичный дом. Рядом высился навес-гараж с крышей из пальмовых листьев, под которым стоял пикап. На пороге появился некто, освещённый сзади керосиновым фонарём. Мы были на месте.

Начо-Пророк заглушил мотор. Он вышел из машины, захватив с заднего сиденья футляр с гитарой, и открыл нам двери. Мы с Артуром тоже вышли. Артур нёс котомку с постельными принадлежностями и старым мексиканским одеялом. Человек на пороге стоял неподвижно, словно раздумывая, что ему сделать – пристрелить нас или поздороваться. Прибежал страшный чёрный пёс. Он рычал и лаял. Казалось, что он вот-вот кинется на нас.

Пророк положил гитару в багажник, а брухо сказал псу что-то успокаивающее, и тот поплёлся в пустыню, в поисках затерянной кости. Артур, Начо и брухо обнялись, как старые друзья. Они разговаривали друг с другом на испанском.

Я молча стоял и смотрел на них. Брухо не обращал на меня никакого внимания. Это был смуглокожий коротышка, в футболке, синих джинсах и массивных сандалиях на каучуковой подошве, сделанной из автомобильных шин. В конце концов, трио вернулось. Брухо взглянул на меня с широкой улыбкой. Во рту недоставало двух передних зубов. Он сказал что-то на испанском, и все засмеялись.

«Ждите здесь», – велел Пророк. Мужчины зашли в дом, где продолжили разговор. Я остался на улице, глядя на ночное небо. Горячий ветер поднимал клубы пыли. Тишина была мёртвая. Луна поднялась ещё выше. Я видел равнину вокруг дома и горы вдалеке. Арык вёл на маленькое кукурузное поле. Я чувствовал запах тортилий и едкий чесночный аромат. Спустя несколько минут взрослые вышли из дома. Брухо нёс большой стеклянный сосуд. Они остановились, чтобы положить сосуд и что-то ещё в маленький холстяной мешок. В руках Пророка был ещё один мешок.

«Пойдём, сынок», – сказал Артур, беря меня за руку. Мы зашли за угол маленького дома и направились в сторону гор. Теперь мужчины были серьёзны. Спустя минуту, мы вышли на тропинку среди зарослей звездчатки и толстых кактусов. Где-то вдали выли койоты, йип-йип-йп… а пёс во дворе брухо залаял как сумасшедший.

Мы продолжали идти в сторону тёмной тени вулканической горы, скрывавшей свет звёзд. Я стёр пот со лба красной банданой, которую Таша Вандербург подарила мне на прощанье.

Мы достигли гористой местности. «Мы уже подходим», – сказал Пророк. «Вон та гора зовётся 'El Cerro de la Virgen, «Гора Девственницы». Но на другой стороне горы есть место, которое считается ombligo, «пупом вселенной». Это место подходит нам для того, что нам нужно сделать».

Брухо и Артур положили свои мешки на камни. Я уселся рядом. Пророк протянул мне флягу с водой. Я снял обувь. Подошвы горели. Почва была песчаной и прохладной. Брухо и Артуро нашли ветки мескитового дерва и собрали хворост. Вскоре горел костёр. Жар пустыни спал. Дул прохладный ветер.

Мы уселись в кружок вокруг костра. Брухо достал из своей котомки стеклянную ёмкость. Сосуд сиял в лунном свете. Он произнёс над сосудом слова молитвы на непонятном мне языке, но я уверен, что то не был испанский. Он вытащил из сосуда большой кусок сухого кактуса и передал его Артуро.

Иногда он называл себя Артуром, а иногда – Артуро. Теперь он был Артуро. Позже я спросил у него, откуда он родом. Он ответил так: «Отовсюду, ниоткуда. Я родом из страны под названием «счастье» на земле по имени «мир». Он часто покидал пределы Мексики и возвращался. Я думаю, что он принадлежал к древнему племени, которое некогда жило в тех краях, но покинуло их. Здесь, в этих горах, он был дома. Он взял кактус из рук брухо. Луна освещала кактус. Артуро улыбался. Достав из заплечной сумки большой нож, он положил кактус на камень и стал разрезать его на маленькие кусочки.

«Мы оставим их пока в лунном свете», – сказал Пророк. Он полез в карман своей старой зелёной армейской куртки и вытащил маленький пакетик. Из другого кармана он вынул бумагу для самокруток. Положив сумку на камень, он сел, скрестив ноги, и быстро сделал несколько сигарет, наполнив их какой-то травой из сумки. «А сейчас покурим», – сказал он.

Он прикурил и сделал глубокую затяжку. Он закашлялся и сделал ещё одну затяжку. Затем он передал косяк Брухо, и знахарь тоже глубоко затянулся. Койоты снова завыли. Казалось, что теперь они где-то рядом. Артуро затушил окурок, и Пророк свернул ещё одну «козью ножку». Артуро протянул её мне.

«Давай, сынок», – сказал Пророк. «Ты уже мужчина».

Отрочество и экзистенциальная пустота: момент истины..

18 июня 2015

Артуро передал мне самокрутку.  «Кури, дитя”, – сказал он. Послышался запах жженых трав. Я взял то, что осталось от сигареты, и затянулся, изо всех сил пытаясь подражать Хамфри Богарту (американскому киноактёру). Я почувствовал, что сдал тест. Пророк забрал у меня окурок. Взглянув на меня, он сказал: «Нет, парень. Вот так». Он сделал мощную затяжку и затягивался до тех пор, пока не появились тлеющие красные угольки. Я не мог понять, как он умудряется держать окурок в пальцах, не обжигаясь. Красный уголёк вспыхнул в темноте и погас.

Пророк закашлялся.  Он свернул ещё одну сигарету, подкурил и передал мне: «Теперь ты».

Я последовал его примеру, сделав мощную затяжку. Я увидел звёзды. Пока дым наполнял мои лёгкие, я чувствовал, как моя голова раскрывается. Я зашёлся кашлем, в то время как Артуро вынул из миох пальцев самокрутку и рассмеялся. «Прекрасно, дитя», – сказал он. Брухо смотрел в огонь.

 «Я знаю, что ты думаешь», – сказал Пророк. «Ты думаешь, что это неправильно. Ты боишься сойти с сума. Ты должен отказаться от этого заблуждения. Почувствуй единство. Добро и зло относительны».

Я всё ещё кашлял дымом. О чём он толкует?

«Послушай поток, парень. Он подобен музыке: это круг. Ты должен замкнуть его, вернуться к истоку. Круг остаётся кругом. Двигайся вместе с ним. Если Бог безграничен, тогда он есть как безграничное благо, так и безграничное зло. Дьявола не существует. Ты должен научиться самопреданию.

Брухо медленно курил, глубоко погружённый в момент.

«Ты должен быть подобен оку бури, центру торнадо», – продолжил Пророк.  «Не позволяй своей душе тонуть во всех этих мыслях. Снизь скорость ума. Ты должен создать пространство, зазор между действием и следствием. Именно в нём пребывает реальность. Тебе нужно отказаться от диктата коры головного мозга. Твоему мозгу не известно различие между твоими мыслями и твоим опытом. Ты должен находиться в потоке. Даже в самой гуще хаоса, парень».

Слова Артуро были совершенно логичны. Огонь наполнил всё смыслом. Я впервые заметил перо белого орлана на мягкой шляпе Артуро. Оно придавало ему благородный вид – он был похож на мудреца из племени уичоли.

 «Пришло время», –  сказал Артуро, указывая на куски пейота. Они пролежали в лунном свете больше часа.

Брухо стал бдителен. Он кивнул, подавая какой-то знак. Он заглянул в мои глаза. Трава вызвала у меня головокружение. Брухо заметил на правильным английским: «Кактус – дар Бога, сынок.  Мы здесь не для того, чтобы танцевать подобно собакам. И не для того, чтобы пьянствовать, подобно глупцам в Пуэбло. Пейот лечит. Пейот делает нас праведниками.  Он побуждает нас ходить путями Господнями. Иисус лечит».

Брухо стал брать ломтики пейота и перекладывать их в маленькую церемониальную чашу, которую носил с собой.  Стояла мёртвая тишина; брухо поднял чашу высоко и стал повторять какие-то слова на неизвестном мне языке. Затем он умолк и протянул чашу мне. «Сегодня твой вечер. Ешь первым».

Я взял маленький кусочек и положил в рот. Вкус был неимоверно горьким. Чем больше я жевал, тем хуже он становился. Меня затошнило. Взрослые стали брать из чаши по кусочку и есть. Я пытался жевать и проглатывать. Я почувствовал облегчение, завершив процедуру. Пророк протянул мне свою флягу. Вода усилила горечь, но я сумел проглотить очередной кусочек.

Пророк обернулся ко мне. В его зрачках отражался огонь костра. Пророк словно гипнотизировал меня.  «Твоя мать  рассказала мне о твоих проблемах, сынок. Эта штука может помочь. Некоторым людям она помогает. Не бойся».  Пророк полез в свою котомку и расстелил – прямо на земле – пару одеял. Артуро и брухо последовали его примеру. Нам предстояло провести там всю ночь.  Я поблагодарил его за одеяло и устроился поудобнее, полулёжа на одеяле.

Пророк свернул очередную самокрутку и продолжил свою проповедь: «Тебе нужно изменить фокус восприятия. Установить связь с божественным сознанием. Когда Иисус ходил по земле, он беседовал с рыбаками и плотниками. Он собирал их рядом с собой и учил: «Блаженны нищие, ибо лишённые всего обретут всё. Первые будут последними. Униженные возвысятся. Падшие восстанут. Ищите да обрящите».

Его слова подхватывал и уносил ветер. Вой койотов звучал в отдалении. Прошло какое-то время. Мы молча смотрели в огонь. Мы курили. Угольки костра начали кружиться и ре-фокусироваться в мандалах голубого и зелёного цветов. Мандалы открывались и закрывались. Я понимал, что это живая энергия. Любопытно, что люди превратились в камень. Вспышки света гипнотизировали меня. Я не знаю, как долго я сидел так. Я утратил всякое ощущение времени.

Драконы не прилетели. У меня не было галлюцинаций в смысле восприятия чего-то объективно несуществующего. Однако пришло более глубокое чувство реальности; время и пространство были низведены до примордиального безграничного опыта. Я чувствовал, как жидкая реальность пронизывает меня изнутри и снаружи. Я плыл в потоке сознания, покачиваясь на волнах. Я был оком бури. Всё казалось живым: огонь, воздух, сама пустыня. Никто не говорил. Сам Пророк молчал.  Говорить больше было нечего.